Версiя для друку Обговорити в форумi

Історія і сучасність
Михаил Лукинюк
КРАТКИЙ ЭКСКУРС В КРЫМСКО-РОССИЙСКО-УКРАИНСКУЮ ИСТОРИЮ
С ОТДЕЛЬНЫМИ ФРАГМЕНТАМИ ИЗ ДИСКУССИЙ АВТОРА В ИНТЕРНЕТЕ

(Продовження. Поч. у № 31-40)

Это, в частности, подтверждает и основательное исследование географических названий, осуществленное академиком Матвеем Любавским (1860-1936), который, наведя огромное количество примеров финских корней в названиях русских поселений XIV-XV ст., отмечал (1929, с. 11-12), что «особенно доказательным в данном случае являются целые местности, волости и станы с самостоятельными инородческими именами... Это впечатление еще более усугубляется гидрографической номенклатурой этой территории». Об этом же свидетельствует и достаточно большое количество заимствованных «великорусским наречием» финских названий в области земледелия и домашнего быта, из чего, отмечал К. Кавелин (1897. – С. 603-604), «можно предполагать, что, с этой стороны, русское племя подчинялось влиянию финнов и позаимствовало от них понятия и привычки, которых оно не имело».
Между тем, как доказывал еще в середине прошлого века этот известный российский историк (там же. – С. 599), «поглощение» финских племен – проходя очень трудно и медленно – продолжалось даже «во второй половине ХІХ века», когда, по выражению М. Покровского, еще «додушивались остатки мордовской, чувашской и т. д. культур». Важно то, отмечает последний, что «Кавелин это «поглощение», т. е. завоевание (выделено М. П. – М. Л.), признает основным методом образования великорусского племени и что он не отрицает факта, что образованная таким путем народность в большей своей части составилась из обрусевших – он только забывает добавить: при помощи насилия – неславянских племен». Но о чем «буржуазные авторы не говорили, даже крестясь и отплевываясь (чур меня, чур меня!), это о методах, какими производилось это «прослаивание» (термин М. Любавского – М. Л.) и «вкрапление» славян в финскую гущу. Тут по части выводов, кроме вырвавшегося у Кавелина словечка «поглощали», – да еще, добавим, прямого признания им тех переселенцев «колонизаторами» – мы ничего у них не найдем. Но фактов и они приводят совершенно достаточно для того, чтобы и на этот счет у внимательного читателя их произведений не осталось ни малейшего сомнения (здесь всюду выделено М. П. – М. Л.)». Как раз именно то, тонко подмечает Михаил Николаевич, что упомянутые авторы, «сообщив совершенно убеждающий материал, просили затем своего читателя не делать из этого материала выводов, которые они сами внутренне, безо всякого сомнения, делали, – этот комичный прием не может, конечно, никого обмануть, как не обманывал он, само собою разумеется, и читателей-современников... возможно и натолкнуло новейших авторов на иную тактику: ИЛИ ПОЛНОГО ЗАМАЛЧИВАНИЯ самого сюжета, ИЛИ БЕЗЗАСТЕНЧИВОГО ПОДСОВЫВАНИЯ ЧИТАТЕЛЮ (и за олуха же его считают) ВЫВОДОВ, ПРЯМО ПРОТИВОПОЛОЖНЫХ ФАКТАМ». Не ставя себе целью обременять читателей многочисленным «убеждающим материалом» относительно действительного хода событий при «взятии» Казани или «усмирении» Новгорода, «освоении» Сибири или «покорении» Кавказа, «просвещении туземцев» Средней Азии или «присоединения» Крыма (список можно продолжить), отметим лишь, что Москва, невзирая на военную мощь, широко применяла также тактику подкупа (и не только в военном деле), приручения верхушки племен, сеяния распрей и тому подобное, то есть использовала известный принцип «разделяй и властвуй». Так, после нескольких неудачных попыток завоевания Казани, когда стало понятно (Покровский, 1943), что, «пока мари и Казань вместе, Казани не возьмешь», часть мари («так называемые летописью «горные черемисы») «была подкуплена», а в результате – «казанцы были изолированы и после отчаянного сопротивления сдались». Почему именно эту часть подкупили? Возможно, потому, что другая еще не забыла, как «московские дети боярские... 6 января 1468 года вошли к черемисам и выжгли всю землю их дотла, людей перебили, других взяли в плен, иных сожгли, имение все побрали, скот, которого нельзя было с собою увести, перебили...». Да и потом, после взятия Казани, сознается С. Соловьев (1896. – Кн. 1, т. I-V. Том І. – С. 90), «нужно было еще пять лет опустошительной войны, чтобы усмирить все народы, от нее прежде зависевшие». И это только отдельный фрагмент «тихой, мирной, бескровной, религиозной экспансии»…
 Вряд ли с этим согласится и великокняжья Тверь, которая задолго до Москвы восстала против татарской неволи и была безжалостно истреблена ордынским войском под предводительством московского князя Ивана Калиты. Вот, что пишет об этом В. Ключевский (1908. – С. 17-23). «Младшие, но богатые» московские князья сразу вступили в борьбу «со старшими родичами», какими были для них князья великокняжеской Твери, за великокняжеский стол. И хотя действовали они, как признает историк, «во имя силы, а не права», а потому «долго не имели успеха», все же «окончательное торжество» осталось за Москвой, поскольку «средства боровшихся сторон были неравны. На стороне тверских князей было право старшинства и личные доблести, средства юридические и нравственные; на стороне московских были деньги и уменье пользоваться обстоятельствами». Именно это и продемонстрировал Калита в 1327 году, когда тверской князь Александр, призвав других князей «друг за друга и брат за брата стоять,.. и всем вместе противиться им (татарам. – М. Л.), оборонять Русскую землю», поднял всю Тверь «на татар».
 Вот тут-то и наступил «звездный» час московского князя: он сам вызвался перед Ордой «наказать» своего соперника, и уже вскоре «под его предводительством татары разорили Тверское княжество» да так, приводит слова летописца В. Ключевский, что «всю землю Русскую положиша пусту», то есть опустошив все северные княжества, которые отозвались на призыв Твери (такая нечеловеческая кровожадность была присуща едва ли не всем московским князьям. В свое время, как отмечает В. Ключевский – там же, с. 50, – «Юрий Московский в Орде возмутил даже татар своим родственным бесчувствием при виде изуродованного трупа Михаила Тверского, валявшегося нагим у палатки…»). «В награду ЗА ЭТО Калита в 1328 г.» получил наконец от благодарной Орды то, чего так долго добивались князья московские: ярлык на великокняжение московское и исключительное право на обдирательство с других княжеств дани для Орды. И никто в Москве ни тогда, ни позже и не подумал наложить на этого безжалостного погубителя земли Русской церковное проклятие или заклеймить его изменником, как, скажем, Мазепу. Так началось печально известное «собирание земель» Москвой, а если называть вещи своими именами – московская экспансия.
 Даже короткий анализ методов упомянутого «распространения влияния» вынудил выдающегося российского советского историка, академика М. Покровского завершить статью «Возникновение Московского государства и «великорусская народность» так (1943): «Российскую империю называли «тюрьмою народов». Мы знаем теперь, что этого названия заслуживало не только государство Романовых, но и его предшественница, вотчина потомков Калиты. Уже Московское великое княжество, не только Московское царство, было «тюрьмою народов». Великороссия построена на костях «инородцев», и едва ли последние много утешены тем, что в жилах великороссов течет 80 процентов их крови. Только окончательное свержение великорусского гнета... могло послужить некоторой расплатой за все страдания, которые причинял им этот гнет». Бесспорно, вполне правомерным является распространение этого вывода также и на украинский народ.
Впрочем, началось это значительно раньше – невиданно жестоким разорением стольного Киева единокровным отпрыском великих князей киевских, как будто в насмешку над Господом прозванного Боголюбским (по названию одноименного «вотчинного» села); это о его ужасающей резне над киевлянами 1169 года вспоминает летописец (Полное собрание.., 1962. – С. 545): «И грабиша за два дни весь град, Подолье и Гору, и манастыри, и Софью, и Десятиньную Богородицю и не бысть помилования никому же»... После того беспощадного разрушения Киев так и не сможет – просто не успеет – возродиться настолько, чтобы успешно противостоять предстоящему татаро-монгольскому нашествию в 1240 г.
 Даже Николай Карамзин (1988. – С. 207-220), который называет Боголюбского «кротким», «набожным», «нежным», «славнейшим добродетелями» и т. п., вынужден был признать, что «победители, к стыду своему, забыли, что они россияне (? – М. Л.): в течение трех дней грабили не только жителей и дома [пусть не вводит нас в заблуждение то, что автор ни словом не обмолвился о кровавом вырезании киевлян – Карамзин сознательно замалчивает это, «желая, – как объясняет автор, – извинить грабителей». Однако не все летописцы встают на сторону грабителя – вот какой пример противоположного подхода к оценке этого жуткого поступка со стороны северного «родственника» находим у В. Ключевского (1904. – С. 396): «...с полками своими ушел домой к отцу на север с честию и славою великою, замечает северный летописец, и с проклятием, добавляет летописец южный». – М. Л.], но и монастыри, церкви, богатый храм Софийский и Десятинный; похитили иконы драгоценные [подробности похищения одной из них, знаменитой иконы Богородицы, подаренной Киеву цареградским патриархом, приводит В. Ключевский (там же. – С. 394): «Андрею не жилось на юге (в Вышгороде, где его посадил на стол в 1154 году отец Юрий Долгорукий, заняв желанный киевский стол после смерти великого князя Изяслава. – М. Л.)... он тихонько ушел на свой родной суздальский север, захватив с собой из Вышгорода принесенную из Греции чудотворную икону Божией Матери, которая (уворованная! – М. Л.) стала главной святыней Суздальской земли под именем Владимирской». – М. Л.], ризы, книги, самые колокола». Чем не вдохновляющий пример для более позднего грабителя и кровопийцы Петра и его потомков: грабь, а история (скорее – «добродушные» историки) «извинит»...
 Историю, к счастью, нельзя переделать – не выбросить нечто «плохое», не вставить что-то «хорошее» – иначе, чем погрешив против истины, т. е. прибегнув к фальсификации – сознательному извращению фактов. Но дело это весьма неблагодарное (всё равно рано или поздно истина откроется) и постыдно-бесславное, какими бы «благими» намерениями его не прикрывали…
 2.4. К вопросу о норманнской версии ПРОИСХОЖДЕНИЯ НАЗВАНИЯ «РУСЬ». Коротко. Известный польский славист Г. Ловмяньский, детально исследовав связь Руси с норманнами, приходит к заключению (1985. – С. 18): «Ни сравнительно-исторические, ни ономастические, ни археологические, ни филологические источники не дают оснований говорить о завоеваниях Руси норманнами и создании ими русского государства». Значительную часть исследования занимают разведки автора относительно происхождения термина «русь». «Поскольку нет никаких следов того, что у восточных славян слово русь первоначально обозначало шведов, – отмечает Г. Ловмяньский (там же. – С. 181), – представление его ославяненной формой Ruotsi не находит подтверждения, а скорее, противоречит историческим фактам»1. Среди других фактов исследователь приводит такой: «…восточные славяне, включая новгородцев, среди которых должны были бы быть сильнейшие традиции шведской руси, называют шведов свеями или чаще варягами. Но еще в первой половине ІХ ст., в соответствии с норманнской теорией, русь (выделение Г. Л. – М. Л.) должна была быть единственным однозначным термином, которым помечали исключительно шведов».
 Патриарх современной российской славистики академик Б. Рыбаков, исследуя «взаимоотношение терминов «Поляне» и «Русь», приходит к заключению, что «Русь» является более поздним обозначением, которое заменило древнее имя полян», ведь на хронологию этих двух сроков прямо указал еще Нестор-летописец: «поляне, яже ныне зовомая Русь». А «временем вытеснения древнего имени полян именем россов, – по мнению Рыбакова, – следует считать V-VІ ст., когда после гуннского разгрома началось заключение новых племенных союзов». И именно тогда, «в VI ст., сложилось мощное племенное объединение славянских племен, которое носило по главному племени название Русь» (Рыбаков, 1982. – С. 85-87)2.
 К южному происхождению названия «Русь» склонялся и академик Алексей Шахматов (1916. – С. 93-94), анализируя т. наз. Начальную летопись (свод)3. «Что же говорит Начальный свод о Руси? Он противопоставляет Русь – Словенам. Русская земля – это… Киевская область. Русь совершает поход на Царьград еще до призвания Варягов. В рассказе о походе Олега Русь – это, конечно, близкие летописцу Поляне, а Словене – это малограмотные жители севера». То, что «Начальный свод не выводил название Руси от Варягов, особенно очевидно с того, что, рассказав о захвате Киева Игорем, он сообщает: «И сел Игорь княжить в Киеве, и были у него мужья Варяги и Словене, и оттоле прозвались Русью». Однако, отмечает Алексей Александрович, «к слову оттоле приписано позже на полях слово «прочии», что полностью изменяет начальную суть фразы. Очевидно, первобытная суть этой фразы в том, что, сев в Киеве, Игорь и его дружина назвались Русью (здесь и выше выделено А. Ш. – М. Л.); следовательно, ИМЯ РУСЬ они НЕ ПРИНЕСЛИ с собой с севера, А ПОЛУЧИЛИ ЕГО на юге».

(Продовження буде)

1 В «Повести временных лет» находим такую запись: «В лето 6360, индикта 15, наченшю Михаилу цесарьствовати, нача ся прозывати Руская земля. О семъ бо уведахом, яко при сем цесари приходиша Русь на Цесарьград, якоже писашеть в летописании грецком», что на современном русском звучит так: «В год 6360 (852 год. – М. Л.), индикта 15 (летоисчисление на Руси после принятия христианства велось «от сотворения мира». Индикт – пятнадцатилетний цикл, принятый в летоисчислении Византийской империи. – М. Л.), когда начал царствовать Михаил, стала прозываться Русская земля. Узнали мы об этом потому, что при этом царе приходила Русь на Царьград, как пишется об этом в летописании греческом». А варягов, от которых якобы «пошла» Русь, призвали «в лето 6370» (862 г.), т. е. «нача ся прозывати» за десять лет ДО ТОГО. Возможно, даже раньше, т. к. византийский император Михаил III вступил на престол в 842 году, а не в 852-м.
 2 Рыбаков, к слову, считает, что впервые имя народа «россов» или «руссов», который «был частью славянского массива в первые века нашей эры», появилось в описании событий VI ст. н. э. (а «обозначилось» это племя, отмечает Б. Рыбаков, еще к IV ст.): готский историк Йордан, рассказывая о смерти готского короля Германариха, называет среди союзников готов «коварное племя россомонов», правда, несколькими страницами ниже Борис Александрович в том же контексте уже называет их «враждебными к Германариху готскому»; поэтому, по мнению Рыбакова, «слово «россомоны» означает «русские люди», «россы», а последнее имя, убежден Рыбаков, «связано с рекой Рось, притоком Среднего Днепра». Память о самой «древней и минимальной земле россов (опираясь на данные археологии, Рыбаков размещает племя россов-россоманов «в южной части приднепровского славянства по Роси, Тясмину и Суле». – М. Л.) сохранилась… к середине ХІІ ст., но, – отмечает Рыбаков, – исключительно в местной киевской летописи; летописцы других городов ее уже не помнили» (там же).
3 Разработав совершенную методику для реконструкций летописных сводов XI века, предшествовавших «Повести временных лет» (ее первую редакцию историки датируют 1111 годом), А. Шахматов в первую очередь реконструировал так называемый Начальный свод 1093 года, который непосредственно предшествовал «Повести временных лет» и который дошел до нас в составе более поздних летописей (списков). Дальше он реконструировал свод Никона Печерского, составленный в 70-х годах XI века (не следует его путать с Никоновской летописью XVI века, которая в полном собрании русских летописей занимает пять томов) и самый древний свод 1037 года. Позже советские исследователи установили факт существования еще более ранней памятки – летописного кодекса, созданного во времена Владимира Святославича. По мнению Тихомирова, он был написан в первом десятилетии XI века, а некоторые ученые, в частности и Рыбаков, называют точную дату: 996 год.
О чём же повествует Начальная летопись (свод)? В пятой лекции своего знаменитого курса («Русская история. Полный курс лекций», 1872 г.) В. Ключевский отмечал: в Ипатьевском списке «…за Начальной летописью следует подробный и превосходный по простоте, живости и драматичности рассказ о событиях в Русской земле, преимущественно в южной, Киевской Руси XII в., а с 1201 по 1292 г. идёт столь же превосходный и часто поэтический рассказ Волынской летописи о событиях в двух смежных княжествах – Галицком и Волынском. Рассказ с половины IX столетия до 1110 г. включительно по этим двум спискам (второй – Лаврентьевский список 1377 г. – М. Л.) и есть древнейший вид, в каком дошла до нас Начальная летопись,.. а древняя киевская летопись есть только одна из составных частей этого свода».

Список першоджерел за адресою: http://svitlytsia.crimea.ua/index.php?section=article&artID=10683

Версiя для друку Обговорити в форумi

"Кримська Свiтлиця" > #41 за 12.10.2012 > Тема ""Білі плями" історії"