"Кримська Свiтлиця" > #4 за 26.01.2007 > Тема ""Білі плями" історії"
#4 за 26.01.2007
"ЗА СВОИМ ГОЛОСОМ ИДУ..."
Ще 15 л╕т тому про голодомор св╕дчила... сама рос╕йська преса. СЕДАЯ женщина с корзиночкой в руке деликатно постучала в кабинет и вместо ожидаемой мной жалобы на какую-нибудь неустроенность жизни (именно по этому поводу чаще всего приходят в редакцию пожилые люди) попросила, чтобы я послушала её стихи "с голоса". Не такое уж это первостепенное дело - стихи, подумала и, показав старушке на горы бумаги на своем рабочем столе, предложила прислать стихи по почте. - Неграмотная я, чтобы написать их как следует, - вздохнула она. - В малолетстве было не до школы. Я с пяти лет ухаживала за маленькими, потом - на земле работала. Некогда было за грамоту сесть. - А как же вы стихи сочиняете? - А я их и не сочиняю. За своим голосом иду. И она начала читать. То, что произносила эта седая женщина, поражало, наверное, больше, чем некоторые, так называемые престижные публикации, за которыми "стоят" писатели, политики, ученые. Потому что она, неграмотная, читала свои стихи не только "с голоса", но и из души, вкладывая в них всю свою горестную судьбу, в которой отразилась судьба целого народа в страшные и голодные 30-е годы. Многое пришлось пережить Марии Миновне Бакуме: - Помню, было мне годка три. Налетели как-то деникинцы, схватили отца, повели в сарай, потому что он был активистом. Я иду за ними в холщовой рубашонке, босая, мама несет младшего ребенка на руках. А они положили его на снопы и - шомполами, шомполами... Всего израненного перетащила мама его на себе в дом. Рубашку - одни красные лоскуты - сняла. Положила отца на пол, покрытый соломой, заварила какие-то цветочки и тряпочкой, смоченной в них, заживляла раны. Крепким был, потому и выжил, а в гражданскую был комиссаром. А в 1933-м приехали люди в черных кожанках, взяли его - и не стало нашего папы... За что?! И до сих пор перед глазами стоит та красная рубаха. Осталось нас у матери восемь душ, самой маленькой Гале - годик. А год был страшным, люди пухли от голода, падали прямо на дорогах, там их и закапывали. Мы, старшие, от зари до зари с мамой в поле. Бывало, ботва свекольная мерзлая ломается, а мы копаем. Пока рассветет - куча стоит. А что мы за это имели? Палочку на бумаге. Пойдешь получать - несколько горстей пшеницы. За семь километров мельнику отнесешь - и варишь затируху. Что это - затируха? Растираешь мучицу с водой, потом в кипяток, а там полторы картофелины - ни мастила, ни кадила. Похлебаешь этой затирухи, как счастья, и снова за работу. Хлеба и не видели. Но настал день, когда и этой еды не стало, только лопухи и лебеда. Первой увяла моя сестренка Саня, шести лет. Потом начали пухнуть Галя и Таня, первая один годик прожила, а другая десять. Помню, мама побежала, плача, по селу - а за каждыми воротами такие же слезы и горе. Достала где-то картофелину, испекла, мы все сбежались гурьбой, нюхаем только, и она протягивает Тане: "На, съешь, доченька". А Таня (ох, не могу и вымолвить): "Мамочка, - говорит, - съешьте сами, потому что я все равно умру". Не могу я вспоминать ту картофелину. Не спасла она моих сестренок. Мама сама им и ямки вырыла. А мы как-то выжили. Может быть, потому, что как раз у нас тогда яблоня уродила. Бывало, идем к ней, друг за друга и за лебеду держимся, чтобы не упасть, яблочко делим на четыре части. В 1934-м мама заболела. Мы с братиком вместо нее ходили в звено - там уже давали за работу полкусочка мыла и мешочек сахара. Так и перебивались. А когда война началась, я уже была замужем. Мой на войне, а в Полтаве развернули госпиталь. Так мы с женщинами накопаем им картошки, сварим её в мундирах и пешком с Рыбцов, где я и сейчас живу, носим раненым. Знаете, один из них, Саша Чигиренко, который без руки остался, через много лет после войны узнал меня. Мы с ним в одной организации работали: я в котельной, а он - вахтером. Сначала не замечали друг друга, а потом он как-то присмотрелся ко мне и говорит: "Ты картошку в мундирах приносила?" Когда впервые стих сочинила? После одной телепередачи. Девушку там показывали, которая от ребенка отказалась. Идет с сумочкой через плечо, а врач выбежал в белом халате с младенцем на руках и зовет: оглянись, вернись! Но она ушла не оглянувшись. Он тогда взял этого ребенка и рассказал, что берет уже четвертого. У меня так и перехватило горло. Вспомнила родную мамочку, которая одна нас пятерых на ноги поставила, и своих девочек, с которыми в войну еле выжила, и строчки полились сами. У холодн╕й хатин╕ Вода замерзала, Я благеньким од╕яльцем Д╕ток укривала, Зам╕сть грубки тепленько╖ Серцем з╕гр╕вала... Вы не думайте, что я только о прошлом сочиняю. Работала со мной одна женщина, Катя. Доверилась мне и рассказала о своей несчастной любви. А я ей на другой день песню пою: Ой, вербиченько, сестро щирая, Ти скажи, скажи, де м╕й миленький... И женщина вдруг запела, и таким глубоким голосом-плачем, что нет сил передать его словами. - А чья же мелодия? - Так за своим же голосом иду... Такую вот встречу подарил мне тот день, когда в дверь робко постучала седая женщина, с корзиночкой в руке и со стихами в душе. Один из них я и предлагаю вашему вниманию, дорогие читатели. Вот дописываю последние строчки с голоса Марии Миновны и думаю: какой же ты богатый и талантливый, мой украинский народ, если имеешь таких поэтесс из народа, которые, даже не владея грамотой, сберегли и песнь твою, и слово, да еще и поставили его на страже, чтобы не мелела наша душа, не забывали мы свою историю, помнили во имя грядущего.
СПОГАД ПРО 33-й Як згадаю, серце болить - Тридцять трет╕ годи... Як вмирали в╕д голоду Трудящ╕ народи. Вони ╕шли шукать хл╕ба, ╤шли на край св╕ту, Бо згоряли, мов св╕чечки, В╕д голоду д╕ти. ╤шли вони чорним шляхом, Вкритим бур'янами... Ой, як тяжко землю м╕рять Пухлими ногами... Вони думали д╕статись Спасенного м╕ста Та ще хоч раз там востанн╓ Крихту хл╕ба з'╖сти. Ой, ск╕льком же не судилось До м╕ста д╕статись, А нав╕чно на т╕м шляху Полином зостатись... Довелося ╖м довгенько При меж╕ лежати, Бо не було кому нав╕ть Вже й ями копати... Прийняла ╖х земля-ненька Без всякого гробу, Загорнули вс╕х без сл╕ду, Немов ту худобу. Загорнули й не спитали: З якого ви роду?! А хто ж винен в ваш╕й смерт╕? "Батечко" народу. Той, кого ми поважали У кожн╕й осел╕, Той, на кого молилися, - Крук в довг╕й шинел╕. Хто наказав забирати Хл╕б наш до зернини, Прир╕каючи на голод, На смерть селянина. Я була тод╕ малою, Та все пам'ятаю, Як на село налет╕ла Чорних крук╕в зграя. Вивертали мам╕ руки, Нам, малим, - кишен╕, Вигр╕бали, вим╕тали, Зернятна до жмен╕. "Знайшли!" - кричать. А що знайшли? Горох у торбин╕. Як матуся не просила - Плакала, благала!.. Не зважили на сердешну - Непритомна впала. Ой, гороше, у торбин╕... Який там на╖док?! А без тебе в нас з╕в'яло Тро╓ малих д╕ток. Не забуду, як матуся Сво╖ми руками Не колиску сповивала - На цвинтар╕ ями. ╤з неструганих дощечок ╥м труни збивала, Г╕рку в╕д сл╕з колискову Востанн╓ сп╕вала. Як згадаю - серце болить - Тридцять трет╕ годи... Не забудь же ╖х н╕коли, Роде м╕й, народе.
...Под Лубнами, неподалеку от Мгарского Преображенского монастыря, было освящено место для сооружения Кургана Вечной Скорби жертвам Голодомора в Украине 1932 - 1933 годов. Натруженные руки крестьянки высыпали на него первую горсть чернозема, и горькую тишину взорвал плач кобзы: это известный всей Украине кобзарь Василий Литвин запел думу "Спогад про 33-й" на слова простой полтавской крестьянки Марии Бакумы. Записала Ванда ЛИС. Полтава. "Рабочая газета", 27 лютого 1991 р.
"Кримська Свiтлиця" > #4 за 26.01.2007 > Тема ""Білі плями" історії"
Постiйна адреса статтi: http://svitlytsia.crimea.ua/?section=article&artID=4422
|